Иван Ласков (
бел. Ян Антонавіч Ласкоў;1941-1994) — профессиональный литератор. Родился в Якутске, в семье ссыльных «врагов народа» из Беларуси. Родители Ласкова - происхождением из крестьян. Мать, Козловская Юлия Афанасьевна — беларуска, из деревни возле станции Красный Берег, Бобруйского уезда, Минской губернии. Отец, Ласка́вый Антон Иванович — украинец, из крестьян Полтавской губернии, в 1941 году пропал без вести на фронте. В 1953—1958 Иван Ласков (фамилию, доставшуюся ему от отца, Ваня, пойдя в школу, самолично сократил) воспитывался в Могилёвском детском доме. Иван Ласков окончил Литературный институт им. Горького в Москве. Жил и работал в Якутске. Автор повестей, рассказов, стихотворений, публицистических статей на русском и беларуском языках.
__________________________
Иван Ласков. Как произошёл беларуский язык?
Легенда, созданная филологами, на это отвечает так. Жил-был когда-то общий язык всех славян: еще тогда, когда все они помещались рядом. Потом славяне разошлись в разные стороны. И на новых местах жительства возникли у них три новых языка: южнославянский, западнославянский и восточнославянский. Последний, восточнославянский, был общим языком Древней Руси – первого государства восточных славян. Поэтому филологи любят называть его “древнерусским”. Древнерусский язык имел возможность навеки остаться единым. Но случился политический катаклизм: пришла гроза с востока. Татаро-монголы захватили большую часть Руси, остаток ее попал сначала в состав Великого Княжества Литовского, а после отошел к Речи Посполитой. Ранее единый “древнерусский народ” оказался разделенным. В результате разделился и “древнерусский язык”: от русского отпали украинский и беларуский, испытавшие польское и летувисское влияние.
Вот такая схема. Она вошла в уйму школьных и институтских учебников, с помощью которых вбивается в головы каждому новому поколению. Не случайно один из читателей “Народной газеты” высказался так: “Беларуский язык – это тот же русский, по которому походил польский сапог”. И что интересно, газета не нашла, чем опровергнуть это заявление!
А опровергнуть требовалось. Потому что есть еще люди, воспринимающие борьбу за укрепление суверенитета Беларуси как ненужную возню: мол, зачем беларусам независимость, если они – те же русские, по которым походил польский бот? Раз их когда-то насильно оторвали от русских братьев, то почему бы не вернуть? …Именно этого домогался сотни лет российский царизм, а после него – КПСС во главе с Лениным, Сталиным, Хрущевым, Брежневым.
Любая простенькая схема впечатлят своей завершенностью. Но давайте сверим ее с историческими фактами.
Российские лингвисты утверждают, что «древнерусский язык» сформировался уже в VII—VIII веках, а в XIV—XV он «распался» на три отдельных восточнославянских языка. Действительно, при изучении старинной литературы, созданной на территории современной России, Украины и Беларуси можно заметить, что до XV века и даже позже она написана на одном и том же языке, а потом тексты из Беларуси и Украины все более от него отклоняются. Но не принимаем ли мы за распад языка нечто иное?
Лингвисты с докторскими степенями прекрасно знают, что даже сегодня книжный язык и разговорный – далеко не одно и то же. Например, в Беларуси поныне существует диалектное разделение, так что полешук и полочанин, говоря каждый по-своему, не очень-то понимают друг друга. А вот книжный язык Киевской Руси ученые почему-то считают единым разговорным для огромной державы, где практически все население было безграмотным.
Если «древнерусский язык» сформировался в VII—VIII веках, то до своего «распада» он существовал 700—800 лет! И вдруг – «распался». Из-за раздела «древнерусского народа» между татарами и Литвой. Если такое возможно, должны быть и другие примеры распада языков. Но где они?
Ни в XIV—XV веках, ни перед ними, ни после них в Европе не распадался ни один язык, хотя народы, бывало, разделялись. Так, немецкий этнос делился между десятками государств. Но в языковом смысле остался единым. Часть румын веками стонала под гнетом Турции, часть входила в Австро-Венгрию с ее официальным немецким языком. Но из-за этого не возникли два румынских языка. Более ста лет половина Польши находилась под властью России, другая половина – в Германии и Австро-Венгрии. Но польский язык от этого не разделился, хотя поляков усиленно русифицировали и германизировали.
Может быть, «древнерусский народ» после разделения оказался в каких-то особых условиях? Этого нельзя сказать. Разве могли татары серьезно влиять своим языком на русских, если жили в степях далеко от них, а свое «управление» Москвой сводили к сбору дани и грабительским набегам? Не случайно среди трех восточнославянских языков именно русский наиболее близок к «древнерусскому».
И можно ли говорить о каком-то языковом давлении со стороны летувисов (жамойтов), если в Великом Княжестве Литовском государственным языком поначалу был именно «древнерусский»? Жамойты до XVI века даже своей письменности не имели. Можно прямо сказать, что именно в ВКЛ сложились наилучшие условия для сохранения и развития «древнерусского». Так почему же здесь он уже с XIV века начал уступать место беларускому?
И еще одно загадочное явление. Почему в пределах Великого Княжества Литовского из «древнерусского» образовались два новых языка – беларуский и украинский? Почему украинский не близок к русскому, хотя Киев был «оторван» от России на 200 лет меньше, чем Беларусь? (До середины XIV века вместе с Москвой входил в состав Золотой Орды, а в 1654 году был присоединен к России, тогда как Беларусь была захвачена Россией только к концу XVIII века, татарского же господства вообще не знала).
Российская филология таких вопросов не ставит, ибо они невыгодны для теории единого происхождения русских, украинцев и беларусов, не работают в пользу «слияния» украинцев и беларусов с русскими, то есть не способствуют поглощению первых – последними. Поэтому попытаемся сами ответить на них. А для этого в первую очередь посмотрим: что представлял собой «древнерусский язык», от которого якобы произошел наш?
«Лингвистический словарь» указывает временем его формирования в «древнерусском государстве» седьмое – восьмое столетия нашей эры. При этом автора статьи «Древнерусский язык» В.В. Иванова совсем не беспокоит тот факт, что Рюрик по летописным сообщениям начал княжить только в 862 году – следовательно, ни в седьмом, ни в восьмом веке древнерусского государства просто не было. И каким образом согласовать тезис о «формировании» в VII—VIII веках с утверждением того же словаря, что «древнерусский (восточнославянский) язык» произошел непосредственно от общеславянского? Если «древнерусский» – прямой наследник «общеславянского», то зачем для его формирования потребовалось государство?
В этом вся загвоздка. Традиционная схема языкового развития (общеславянский язык – единый восточнославянский – три восточнославянских) противоречит фактам. Потому что как следует понимать генеалогию языков? Дробление языков вызывалось дроблением их носителей – вот как. Если когда-то существовал общеславянский язык, значит, им пользовалось какое-то одно племя. Потом, увеличившись, оно разделилось на три племени: южное, западное и восточное. Соответственно, из ранее единого языка возникли три новых: южнославянский, западнославянский и восточнославянский. А они, разделившись в свою очередь, дали современные славянские языки…
Нечто подобное и подчеркивает киевская летопись – «Повесть временных лет». Она сообщает, что славяне сначала жили на Дунае, откуда разошлись «и прозвашася имены своими, где седше на которомъ месте». Так появились моравы, чехи, хорваты, сербы… Те славяне, что пришли на Вислу, сначала звались ляхами. Потом и ляхи разделились, в результате чего появились поляки, лютичи, мазовшане, поморяне.
Таким образом, для западных славян прямо указан носитель их общего языка – ляхи. А вот для южнославянского языка такой носитель не назван. Не упомянуто в летописи и то племя, от которого произошли восточнославянские племена.
Согласно с «Повестью…», славянами киевской Руси были словены Новгорода, поляне Киева, север (Черниговщина), древляне (северо-западнее Киева), дреговичи (между Припятью и Двиной), полочане (Полоцк). И нет ни слова о том, что все они – потомки одного племени.
Откуда конкретно пришло каждое? Об этом летопись молчит. Понятно, что не все с Дуная, так как об этом летописец сказал бы. А мы что знаем?
В оригинале «Повести…» поляки названы полянами. Точно так же называлось племя, жившее вокруг Киева. Кто-нибудь скажет: ну и что? Там поля – и здесь поля, так почему бы названию тех и других не происходить от слова «поле»? А вот посмотрите, что пишет автор «Повести…»: «Бяше около града /Киева – Авт./ лес и бор велик». Видите, не «поле», а лес и бор велик! И главным занятием полян Киева было вовсе не земледелие: «бяху ловоше зверь, бяху мужи мудри и смислени, нарицахуся поляне» (там же). Так нельзя ли допустить, что поляне Киева – часть полян Вислы? Думаю – можно.
С полянами Киева граничили северяне. Но это название дали уже исследователи, потому что в летописи сказано – СЕВЕР. Не говорит ли такое название о том, что это племя первоначально было самым северным из всех славянских? Вполне вероятно, что говорит. А где был славянский север? На побережье Балтийского моря.
В Новгороде жили словены. Такое же имя носят сегодня граждане Словении. Но были еще и западные СЛАВИНЫ, родственные кашубам. И вот что интересно: язык новгородских берестяных грамот X—XII веков имел общие черты с западнославянскими диалектами. Так что и новгородцы могли придти откуда-нибудь из Польши. Или из Полабья.
По мнению Н.И. Ермоловича, наши предки кривичи и радимичи, безусловно, пришли с запада. Дреговичей Николай Иванович зачислил в те племена, которые пришли с юга. Между тем были еще и полабские дреговичи.
Таким образом, большинство славянских племен пришло на восток с запада, остальные – с юга. Понятно, что их говоры не могли быть одинаковыми. Хотя филологи об этом не говорят, но сознают. Отсюда и тезис о «формировании» из этих говоров общего восточнославянского языка: не было, так сформировался!
Но как же он мог сформироваться в VII—VIII веках, пусть даже было бы государство (которого на самом деле не было)? Что представляло собой государство в те времена? Сидел в Киеве великий князь и собирал дань. Вот практически и все государство. Хозяйство – натуральное: что люди добывали или выращивали, то и ели. Мобилизация в киевскую дружину не проводилась, набиралась она из княжеского окружения. Таким образом, население не перемешивалось, его движение в границах государства было минимальным. Письменности не было, образование отсутствовало. Как же мог в таких условиях из разных говоров выработаться один общий язык?
Нам хорошо известно, что даже Российская империя, с ее полицейско-административным аппаратом, повсеместной начальной школой, газетами и другими средствами распространения языка, не смогла превратить в русских все подчиненные народы. Так что создание государства само по себе еще не ведет к языковой консолидации страны.
Правда, в Киевском государстве был язык, на котором писали документы и сочинения и в Киеве, и в Полоцке, и в Москве. И никаких других языков от того времени не осталось. Но потому ли, что он вообще был один? Может быть потому, что другие не фиксировались в письме?
Кстати, филологи утверждают, что в Киевской Руси были два письменных языка. Один – это тот, что пришел сюда вместе с христианством, язык Священного Писания*. Другой – якобы был уже здесь с VII—VIII веков. Первый называют церковнославянским, второй – древнерусским. /* Напомним, что церковнославянский язык был создан искусственно и что у него есть точная дата рождения – 863 год. – Прим. ред./
Чем же они различаются между собой? На этот вопрос отвечает Н. Самсонов, автор учебника «Древнерусский язык». Интересная вещь – оказывается, только фонетикой! Причем и фонетических отличий – кот наплакал: в церковнославянском – глава, млеко, брег, шлем, елень, езеро, югъ, южинъ; в «древнерусском» – голова, молоко, берег, шелом, олень, озеро, оугъ, оужинъ. Да еще несколько самостоятельных слов – в «древнерусском» правъда (в церковнославянском – истина), видокъ (съведетель), сватьба (брак). И всё! Морфологических отличий – никаких, приставки и суффиксы «древнерусского» – церковнославянские. И это два разных языка? Здесь даже о диалектах нельзя говорить!
Тем не менее, ученые «знатоки» делят киевскую литературу: вот это произведение написано на церковнославянском, а эти («Русская правда», «Поучение Владимира Мономаха», «Слово о походе Игоревом», «Моление Даниила-заточника») – на древнерусском… Несмотря на то, что и «древнерусский» щедро пересыпан «всеми особенностями» церковнославянского.
Вот маленький, но красноречивый пример. В начале «Слова о походе Игоревом» имеется такой оборот: «О бояне, соловию старого времени! А бы ты сиа плъкы ушекотал, скача, славию, по мыслену древу». Как видите, в одном предложении – церковнославянское славию и «древнерусское» соловию, что означает одно и то же – соловей.
Для сравнения отмечу, что беларуский филолог Ф.М. Янковский выявил между беларуским и русским языками 27 фонетических различий, 43 морфологических и более двух десятков синтаксических. Не говоря уже о лексических, которых огромное множество. И то находятся русские филологи, которые относят беларуский язык к «наречию» русского (один такой умник преподавал в Литературном институте, когда я там учился). А здесь – всего-навсего 8 фонетических отличий, несколько других слов, и уже провозглашается наличие самостоятельного «древнерусского» языка».
Пора поставить точки над «i»: древнерусский язык никогда не существовал – ни письменный, ни разговорный. Были говоры полян, древлян, кривичей и других. А то, что нам осталось от Киевской Руси на пергаменте и бумаге, написано на церковнославянском языке Библии. Иначе и быть не могло. Язык Библии в то время считался священным и единственно возможным для использования в письме. То же самое было с латинским языком в Западной Европе. Чтобы придти к мысли, что свой природный язык тоже можно употреблять для письма, люди должны были пережить революцию сознания. Не случайно, например, первый письменный памятник польского языка датируется серединой XIV века. И еще несколько столетий по всей Европе писали на латыни не только религиозные книги, но и законы, научные трактаты, художественную литературу – таковы, например, «Похвала глупости» Эразма Роттердамского (1509 г.) или «Песня о зубре» Николая Гусовского (1523 г.).
Церковнославянский язык играл в Восточной Европе ту же роль, что латинский в Западной. Библия была не только Священным Писанием, но и единственным учебником, по которому учились читать и писать. Однако знание чужого языка никогда не бывает стопроцентным. Поэтому и киевские авторы, используя церковнославянский, делали в нем ошибки: вместо «славию» – «соловию», вместо «градъ» – «город», вместо «млеко» – «молоко» и т.д. Могли они вставить и какое-то слово, известное им от рождения, особенно если в Библии не находилось адекватного ему. Этим объясняются отступления от языка Писания в некоторых произведениях. Правильно ли ошибки в языке объявлять «вторым» языком?
Если бы существовал общий восточнославянский язык, то он был бы совсем иным по сравнению с церковнославянским. Мы уже сказали о том, что большинство славянских племен Киевской Руси пришло с запада, и говоры их были близки польским, чешским, моравским, лужицким. Особенно это касается говора полян, являвшихся частью полян Вислы.
А церковнославянский язык – выходец с крайнего юга славянского ареала. Переводчики Библии Кирилл и Мефодий жили в греческом городе Салоники, где тогда было много болгар. Безусловно, говора салоникских болгар они досконально не знали и потому активно вносили в перевод греческие слова и греческие грамматические формы, такие как деепричастия, звательный падеж, парные числа и другие. Так что церковнославянский язык – южнославянский, к тому же эллинизированный. «Древнерусский», если бы он существовал, отличался бы от него примерно так, как польский язык отличается от болгарского. А нам заявляют, что между ними всего лишь восемь фонетических отличий… /* В настоящее время практически доказано, что Кирилл (ок. 827—869) и Мефодий (820—885) были выходцами из Сирии, арабами-христианами, и не состояли в родственных отношениях между собой. – Прим. ред./
Понимание того, что славянские говоры Беларуси были преимущественно западного происхождения, имеет большое значение. Нет, по нашему языку «польский сапог» не ходил. Он сам по себе, от истоков был близок к польскому, как близки к нему чешский, словацкий, лужицкий. Большое число беларуских слов, совпадающих с аналогичными польскими, существует в нем изначально: «бачыць» (видеть), «кахаць» (любить), «рэч» (вещь), «уласны» (собственный) и т.д. и т.п. Свой же нынешний восточнославянский облик беларуский язык приобрел в результате 700-летего давления со стороны церковнославянского.
Именно церковь осуществила гигантскую работу по преобразованию западнославянского языкового течения в нечто такое, что называется теперь восточнославянской языковой подгруппой. Потому что государство пользовалось письменным языком время от времени, а церковь – каждый день. По всей стране, в каждом храме. Вы только представьте себе: день за днем, из года в год, из поколения в поколение народ слышал в церкви один и тот же язык. На нем он молился, пел псалмы. Есть ли лучший способ для изучения языка? Уже не говоря о том, что церковнославянский был языком Бога и, усвоив его, верующий получал возможность говорить с самим Творцом!
Силу церкви в этом плане хорошо понимали московские монархи, думавшие об унификации своего пестрого по языку государства:
«Одной из главных забот Ивана Васильевича (Грозного – Авт.) было обрусение подпавших под его власть инородцев. Средством для достижения этой важной государственной цели было распространение между полудикими племенами христианской веры. И мы видим, что Иван Васильевич и потом Годунов принимали самые энергичные меры для распространения христианства. Крещение было насильственным, одновременно с ним шло разрушение мечетей у мусульман, священных рощ у язычников и т.д.».
Павел Мельников (он же российский писатель Андрей Печерский) показывает и результат этого наступления на мордву. Некий господин Н. приглашает автора на эрзянскую свадьбу. Автор признается: «Но я не знаю по-мордовски, ничего не пойму». Н. успокаивает: «Слова мордовского не услышите: во всей Терешковской волости вряд ли найдется теперь человек, который бы знал свой прежний язык». Отметим, что цитируемая книга была написана до 1851 года.
Киевская Русь как единая держава существовала недолго – по историческим меркам. Например, Полоцкое княжество входило в нее всего лет 70. Понятно, что за такой срок в бесписьменные времена больших языковых подвижек произойти не могло. Далее Русь распалась на отдельные княжества, но фактор церковнославянского языка продолжал действовать. И после прихода завоевателей-татар – тоже, ибо свою религию в связи с этим событием восточные славяне не поменяли. Церковнославянский язык как в Великом Княжестве Литовском, так и в Московии оставался государственным, шлифовался и совершенствовался, приобретал собственных грамматиков.
Однако приближалось время Реформации, когда общество начало понимать, что народный язык заслуживает не меньшего внимания, чем церковный, когда, наконец, и Библию начали переводить на самые разные национальные языки, к чему причастен и наш Скорина. Постепенно из-под спуда церковнославянского языка начало выпирать, а потом и прорываться народное, разговорное слово.
Если внимательно присмотреться к этим новациям в памятниках беларуской письменности, начиная с XV века, то можно убедиться, что они имеют западный характер. Их считают заимствованиями из польского, но они – не польские, или, скажем точнее, далеко не все польские. Это можно хорошо проиллюстрировать мемуарами Ф. Евлашевского и письмами Ф. Кмиты-Чернобыльского, написанными во второй половине XVI века. /* Филон Кмита-Чернобыльский (ок. 1530—1587) – военный деятель ВКЛ. Прославился своими подвигами в 1562—81 гг., во время Ливонской войны. Федор Евлашевский (1546—1619) – общественный деятель ВКЛ. Известен как автор первых мемуаров на беларуском языке (1603—04). – Прим. ред./
Эти произведения, казалось бы, настолько усеяны польскими словами, что создается впечатление: авторы пишут по-польски, только кириллицей и с большими ошибками. Но это не полонизмы. Это – живой язык тех беларуских общностей, из которых вышли авторы, причем общностей православных.
Почему не полонизмы? Потому, что такому тезису противоречит ряд характерных черт. Известно, что в польском языке вместо этимологического «р» часто используется «ш» или «ж»: тшы (три), жека (река). Это – характерная и неповторимая примета польского языка. А в сочинениях Евлашевского и Кмиты-Чернобыльского слова, которые мы воспринимаем как польские, пишутся через «р»: пригода (по-польски пшигода), трэба (тшеба), пришлое (пшишлэ) и т.д. То же самое относится и к польскому «у» вместо этимологического «о». Евлашевский и Кмита-Чернобыльский пишут «кроль», «кторы», «премовши», тогда как по-польски было бы «круль», «ктуры», «пшемувивши».
И это не случайные описки, а подход, выдержанный на протяжении всей рукописи. В то же время оба автора хорошо знали польский язык. Об этом свидетельствует, например, письмо Кмиты-Чернобыльского, написанное по-польски, где нет никаких ошибок. Значит, Кмита-Чернобыльский хорошо отличал польское от своего. Своим же в беларуском языке был большой пласт слов, существовавших в беларуских говорах со времен общности западных славян. Только предки беларусов произносили эти слова по-своему, в частности, без замены «р» на «ш» или «ж», и «о» на «у».
Вообще, если не признать, что славянские говоры Беларуси изначально были близки польским, то невозможно объяснить ту повальную добровольную полонизацию что охватила позже беларускую шляхту. Потому что иного не остается. Тяга к более высокой культуре? Так ведь Великое Княжество Литовское имело свою, не ниже уровнем. Имело письменность не моложе польской, многожанровую литературу, города и замки. Переход к католицизму? Но костел в те времена работал еще на латинском языке, что никак не могло приобщить верующего к польскому языку.
Думается, что старобеларуский письменный язык не отражает действительного состояния старобеларуского разговорного, который был весьма близок польскому. При этом письменный язык был тесно связан с церковнославянским, то есть, с языком церкви. А XVII—XVIII века были уже новым временем, когда религиозное и светское отчетливо разделились, и приоритетным стало светское. Польский же язык был тогда чисто светским. Может быть, потому и склонилась к нему малорелигиозная шляхта Великого Княжества, что меняла веру как перчатки?
Сказанное об извечном родстве польского и беларуского языков (которым отчасти объясняются унии ВКЛ с Польшей) вовсе не означает, что всякий раз, когда не удается вспомнить свое, можно хватать любое польское слово. Одно дело – древний общий пласт, и другое – новый польский говор, созданный польским народом за последние века: зачем он нам? /* Унии ВКЛ с Польшей: Кревская 1385 г.; Виленско-Радомская 1401 г.; Городельская 1413 г.; Гродненско-Трокская 1432—33 гг.; Брестская 1446 г.; Мельницкая 1501 г.; Люблинская 1569 г. – Прим. ред./
Беларуский язык тоже накопил многочисленные сокровища, особенно в диалектах. Думается, что перед нашими лингвистами стоит большая задача по сведению всех диалектных собраний в один многотомный словарь, чтобы он всегда был под рукой у каждого писателя, газетчика, учителя и всех остальных, имеющих отношение к языку.
Старобеларуский письменный язык являлся полем борьбы беларуского с церковнославянским. По своей внутренней логике эта борьба неизбежно завершилась бы победой народного языка. Однако не хватило времени: старобеларуский в 1696 году был лишен статуса государственного и прекратил свое существование. А вот церковнославянский – как язык церкви – продолжал жить в православных и униатских храмах. И, казалось бы, он должен был уничтожить народный язык до основания, заменить его собой. Но этого не произошло благодаря неисчерпаемому запасу жизненных сил народного языка, не растраченных еще и сегодня.
Примерно такова же судьба украинского языка, имеющего те же западнославянские корни, что и беларуский. Вот передо мной украинский текст – перевод рассказа Леонида Дайнеко «Город, осень и я». Как много здесь «полонизмов». И что интересно: это те же полонизмы, которые живут или жили в нашем языке. Мисто – по-польски «място», по-беларуски – «места» (теперь чаще «горад»). Ро – по-польски «рок», беларусы-эмигранты тоже употребляют «рок» (год). Будинок – будынэк – будынак (здание). Свитанок – сьвитанэк – свитанак (рассвет). Чэкати – чэкаць – чакаць (ждать)…
Украинские слова місто, рок, будинок, світанок, чекати выписаны мной из одного обзаца, состоящего из четырех строк. Если все это – заимствования из польского, то почему беларусы и украинцы столь дружно заимсвовали одни и те же слова? А сколько еще можно привести таких беларуско-украинско-польских слов. Кахаць, бачыць, трэба, уласны… Бесчисленное множество таких слов! А в русском языке их нет.
Таким образом, истоки беларуского и украинского языков весьма близки друг другу. И давил их общий церковнославянский пресс. Не имеет значения то, что Киев был на 200 лет меньше “оторван” от России, чем Минск и Полоцк. Церковнославянский язык “обрабатывал” беларуский и украинский языки на протяжении одного и того же отрезка времени, от принятия крещения до времен окончательного раздела культуры на церковную и светскую. Отсюда исключительная близость языков-братьев.
Иным был исторический путь русского языка. Русский – это фактически церковнославянский, логический результат его многовекового развития. А беларуский и украинский – результат борьбы местных западнославянских говоров с церковнославянским языком.
В России же говоры местного населения были почти полностью уничтожены церковным языком. Лишь кое-где в сельской местности сохранились некоторые региональные особенности в фонетике и лексике. Недаром считается, что русский язык практически не имеет диалектов.
Почему же туземное население до такой степени поддалось языку-пришельцу, подчинило ему свою духовную жизнь? Чтобы ответить на этот вопрос, давайте расмотрим “стартовый” племенной состав великороссов.
Согласно “Повести временных лет”, датируемой 1113 годом, на территории будущей России жило в тот период только одно славянское племя – словены Новгорода. Притом оно, надо думать, было совсем небольшим, так как с приходом варягов изменило свое название на “русь” (И от тех варягъ прозвася Руская земля, новугородьци, ти суть людье ноугородьци от рода варяжьска, прежде бо бъша словени”. Зато финно-угорских племен, по тому же источнику, было несколько: чудь, весь, мурома, меря. (А ученые добавляют: несколько десятков таких племен населяло ВСЮ территорию будущей России).
Правда, официальная точка зрения такова, что из тех племен, что образовали русский этнос, славянами были еще восточные кривичи и вятичи*. Много пороха потратил писатель Владимир Чивилихин на доказательство того, будто бы вятичи – то же самое слово, что и венеды, латинское название древних славян. Но что общего у этих двух слов, кроме первой буквы? Между тем, удмурты издавна разделялись на две большие группы – калмез и ватка. Еще во второй половине XVIII века удмурты жили и в Среднем Повольжье. Весьма правдоподобно, что жили они и на територии будущей Москвы. Тут была, например, деревня Бутырка. Это название ассоциируется сейчас с мрачным тюремным замком, где довелось страдать и нашему Францу Алехновичу. Но по-удмуртски “бутырка” – это “кудрявый (кудрявая)”.
/* Вот что пишет современный российский историк Алексей Бычков: “А жили в Смоленске кривичи, говорившие на кривичском диалекте. Ранее на балтско-литовском, затем на славянско-белорусском. Когда кривичи-балты перешли на славянский язык, точно никто не знает. Неточно – тоже. Думаю, в веке XIV. (Бычков А.А. “Киевская Русь: Новый взгляд на историю государства”, Москва, 2009, с. 107) – Прим. ред./
Станет ли кто-то спорить, что “ватка” куда ближе к “вятке” и “вятичам”, чем “венеды”? Славянский суффикс “ич” в слове “вятичи” не свидетельствует о славянском корне, суффикс могли добавить славяне. К такой мысли приводит следующий факт. В первом произведении древнерусской литературы “Слово о погибели Рускыя земли” среди различных племен, перечисленных автором, упоминаются и “Тоймичи погании”. Комментатор отмечает: “Тоймичи – одно из финских племен, жившее на реке Тойме, притоке Северной Двины”. Разве не могло получиться “вятичи” из “ватка”, как “тоймичи” из “Тойма”?
Археолог пишет: “Видимо, определенные славянские группы средневековья, например, вятичи и восточные кривичи, представляли собой не столько славян, сколько ассимилированное славянами финское население” /курсив мой – Авт./.
Это логично. Раз славяне двигались с запада, то чем дальше на восток, тем меньше их добиралось. Не хочу сказать, что в составе русских славянский элемент вообще отсутствовал. Но сюда просачивались только отдельные небольшие группы тех же дреговичей, радимичей, полян, северян, древлян. Настолько немногочисленные, что своими названиями не оставили следа в письменных источниках. Они своим присутствием готовили почву для славянизации края. Но главную роль сыграла православная церковь.
Очень важно то, что неславянской была и та территория, где наконец сложился русский литературный язык – Москва и вокруг Москвы. Здесь еще в XI—XII веках жило племя голядь. Исследователи объявили его балтским, мне же кажется, что оно было финно-угорским. Но не это главное. Важно то, что голядь не была славянской. Поэтому, славянизировавшись, она полностью усвоила церковнославянский язык, который стал здесь разговорным. Возможно, потому и перенесли свою столицу в Москву богобоязненные Владимиро-Суздальские князья, что местный язык был копией языка Писания? И в дальнейшем пристально следили за его чистотой, время от времени заставляяя выметать из церковных книг слова, натасканные туда из местных говоров. Это выметание филологи называют “вторым восточнославянским влиянием”.
На Беларуси тоже жили неславяне. Нам известны названия таких неславянских племен как литва, лотва, латыгола, ятвезь и другие. Однако плотность славянского населения здесь была несравнимо выше, чем в Московии. Поэтому преобладающее большинство неславян славянизировалось еще до распространения христианства, перешло на западнославянские говоры соседей. Только литва и ятвезь (ятвяги) сохранили свою самобытность. Затем Ягайло крестил Литву в католицизм. И если бы костёл работал тогда на польском языке, то мы ее (Литву) скорее всего потеряли бы. Но в те времена рабочим языком католических священников был латинский, поэтому литвины в основной своей массе не полонизировались, а благодаря тесному соседству и взаимодействию со славянами Великого Княжества постепенно перешли на тот язык, который мы сегодня называем беларуским.
Не все финно-угры России приняли церковнославянский язык. Целый ряд народов, такие как мордва, марийцы, коми, удмурты, карелы, отразили ее натиск, сохранили себя. Остальных затопила церковная славянщина. От прежних своих говоров они сохранили только отдельные слова, происхождение которых лингвисты не могут сегодня установить.
Переход же на более или менее близкий язык, которого требовала церковь от беларусов и украинцев, оказался более сложным. Казалось бы, что усвоить более близкий язык проще. Но это не так. Недаром ведь существуют диалекты. Если соседи понимают друг друга без перевода, им вовсе не обязательно переходить на соседний язык, чтобы общаться. Так было и с языком Писания. Беларус понимал его, но переходить на него, чтобы “говорить с Богом”, не имел потребности. Бог его понимал и на родном языке.
Беларус усваивал из церковнославянского лишь слова, совсем непохожие на свои, и пользовался ими, а похожие продолжал говорить по-своему. Церковнославянский язык засорял местные говоры камнями своей лексики, но не мог ничего поделать с местным произношением и грамматикой. Так и шла эта борьба сотни лет, приведя наш язык в то состояние, которое имеем со времен Ивана Носовича, Винцента Дунина-Марцинкевича, Франциска Богушевича.
Эта борьба продолжается и сегодня, но уже не с церковнославянским, а с его наследником – русским языком. Как раньше с амвона, так теперь по радио и телевидению, в театрах и кино, со страниц газет и журналов, из уст учителей и профессоров он гремит ежедневно, с рассвета до заката повсюду, где бы ни стоял или сидел, шел или ехал, работал или дремал беларус.
И все же наш язык – жив, и верю – будет жить. Особенно, если мы наконец поймем, что у беларусов – своя история, своя судьба, свой язык, который прошел долгий и страдальческий, но героический путь.
Источник →
Інстытут беларускай гісторыіЧитать по беларуски →
Гісторыя паходжання беларускай мовы (By, Ru) .
По теме:
Літвіны-беларусы найстаражытны народ на Еўрапейскім кантыненцеГісторыя мовы літвінаў - сёньняшніх беларусаў. На якой мове размаўлялі ў Вялікім Княстве Літоўскім?Дославянский язык беларусовНерусский "русский" язык История КириллицыСтарабеларуская мова — колішняя ўсходнеславянская літаратурная мова і афіцыйная мова ВКЛ (By, Ru)Старобелорусский язык и делопроизводство ВКЛHistoryja biełaruskaj łacinkiПочему в постсоветской Беларуси все меньше говорят на белорусском языке?Гісторыі пра няпросты лёс роднага слова беларусаўЧаму мова не аб'ядноўвае?Назад →
Гiсторыя Беларусi Biełaruskaja mova Статьи и публикации ![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Rymskaje piśmo adroźnivajecca ad kirylicy tym, što litary symetryčnyja i hladziać źleva naprava. Paradak u pryncypie mahčymy. 40% ziamlan pišuć łacinkaj, krychu mieniej — hierohlifami, arabskim piśmom, kirylicaj karystajucca 5,5%.
